Вильгельм вручил Бойену орден Черного Орла - красноречивое свидетельство решимости короля ликвидировать разрыв между патриотическими и династическими воспоминаниями о войне с Наполеоном. Драматическая реабилитация Бойена послужила четким политическим сигналом - совсем недавно старик оскорбил консервативное мнение полемически пристрастной биографией великого патриота и военного реформатора Шарнхорста.
С воцарением нового монарха закончилась и карьера начальника полиции Карла Кристофа Альберта Генриха фон Кампца, ревностного охотника за демагогами, который вместе с Витгенштейном пресекал политическое инакомыслие в послевоенные годы. В 1830-х годах Кампц стал фигурой ненависти, чье имя часто всплывало в песнях и стихах радикальной оппозиции. Он был потрясен, получив летом 1841 года во время купания в Гаштейне записку из Берлина, в которой сообщалось, что "жизненная сила и духовная энергия" Его Величества требуют более молодых и энергичных слуг.13 Воздействие таких сигнальных интервенций усиливалось ярким личным стилем нового монарха. Фридрих Вильгельм IV, как и его предшественники, принимал почести от прусских сословий в Кенигсберге и Берлине, но он был первым из своей династии, кто продолжил официальную часть церемонии импровизированным публичным обращением к толпе, собравшейся перед дворцом. Эти две речи, произнесенные в страстном, евангелическом, плебисцитарном духе, оказали электризующее воздействие на зрителей и общественное мнение.14
Однако приподнятое настроение и оптимизм, вызванные церемониями инаугурации и речами короля, быстро рассеялись. Встревоженный интенсивностью либеральных спекуляций, король предпринял шаги, чтобы пресечь обсуждение в прессе своих конституционных планов. В распоряжении кабинета от 4 октября министру внутренних дел Густаву фон Рохову было приказано объявить, что король сожалеет о недоразумениях, возникших из-за его ответа кёнигсбергской диете, и желает, чтобы стало известно, что он не намерен удовлетворять ее просьбу о создании национального собрания. Это объявление вызвало разочарование и горечь, усугубленные тем, что плохие новости пришли из кабинета Рохова, сторонника жесткой линии предыдущего правления, которого ненавидели либералы всего королевства.15
Среди тех, кто оказался в ловушке с новым режимом, был долгое время занимавший пост провинциального президента в Кенигсберге Теодор фон Шен. Шён был знаковой фигурой даже для своих современников. В юности он неоднократно совершал поездки в Англию; на протяжении всей жизни он оставался смитианским экономическим либералом и поклонником британской парламентской системы. Он был близким соратником Штейна, более того, он составил "Политическое завещание" Штейна от 1808 года, которое призывало к "всеобщему национальному представительству". Только через "участие народа в деятельности государства", писал Шён, можно положительно пробудить и оживить "национальный дух".16 В первые послевоенные годы он с большим успехом работал над созданием основы для конструктивного взаимодействия между региональным правительством и корпоративными собраниями в Западной Пруссии. Как и многие умеренные реформаторы, он осознавал ограниченность провинциальных советов, созданных в 1823 году, но тем не менее приветствовал их как платформу для дальнейшего конституционного развития.17 Как президент провинции Пруссия (Восточная и Западная Пруссия были объединены под этим названием в 1829 году), он был влиятельным местным начальником, занимавшим один из ключевых постов в постнаполеоновском прусском государстве. Он также стоял во главе влиятельной партии либеральных дворян Восточной Пруссии, включая лорд-бургомистра Кенигсберга Рудольфа фон Ауэрсвальда.
Во время дебатов в прессе, последовавших за чествованием Сословного собрания в сентябре 1840 года, Шён написал эссе "Куда мы движемся?", в котором он прославлял эпоху реформ, сетовал на последовавшую за ней "бюрократическую [...] реакцию" и призывал к созданию общего Сословного собрания: "Только с национальными представительными учреждениями, - утверждал он, - общественная жизнь может зародиться и развиваться в нашем государстве". Изданная ограниченным тиражом в тридцать два экземпляра, книга "Куда мы направляемся?" распространялась в частном порядке среди ближайших друзей и соратников президента провинции. Шён также подарил один экземпляр королю, предположительно полагая, что он и новый монарх, которого он хорошо знал, в основном согласны по конституционному вопросу. Ответ Фридриха Вильгельма на трактат Шёна был резким и недвусмысленным. Он никогда не позволит "бумажке" (конституции) встать между ним и его подданными. Он заявил, что его священный долг - продолжать править Пруссией "патриархальным" способом; "искусственные" органы представительства не нужны.18
Отношения между Берлином и Кёнигсбергом быстро охладели, и консерваторы в Берлине воспользовались возможностью подтвердить свой контроль над политикой правительства.19 Министр внутренних дел Густав фон Рохов повысил ставки, отправив Шену текст радикальной песни, переданной в берлинскую полицию, в которой президент провинции Восточная Пруссия восхвалялся как "учитель свободы". Шён отреагировал на эту провокацию с нескрываемым презрением, упрекнув министра и осудив его как опасного для государства, которому он служил. Разгорелась ожесточенная вражда в прессе: друзья Шёна бросали залпы против министра внутренних дел в либеральные газеты Восточной Пруссии, а Рохов приказал своим подчиненным в министерстве подбрасывать ядовитые статьи не только в прусские журналы, но и в лейпцигские и аугсбургские Allegemeine Zeitungen - такое значение прусские чиновники придавали состоянию общественного мнения на других немецких территориях. Конфликт разгорелся в мае 1842 года, когда книга "Куда мы направляемся?" была переиздана без разрешения Шёна одним радикалом из Страсбурга. Новое издание содержало длинное послесловие с нападками на короля. Об увольнении Шёна было объявлено 3 июня, а Рохова - десять дней спустя; Фридрих Вильгельм IV хотел избежать видимости партийности, которую можно было бы создать, убрав только одного из двух антагонистов.
Знаменательным в противостоянии Шёна и Рохова была не вражда двух могущественных слуг прусской короны, в которой не было ничего нового, а необычайный общественный резонанс этой борьбы. В октябре 1841 года, когда он вернулся в Кенигсберг с заседания государственного министерства в Берлине, Шёна встречали как героя: лодки с праздничными вымпелами выплывали навстречу ему при входе в гавань, а окна его многочисленных кенигсбергских сторонников в тот вечер были освещены. 8 июня 1843 года, через год после его отстранения от должности, либералы в Кенигсберге устроили торжества по случаю пятидесятилетия вступления бывшего президента на государственную службу. Был организован сбор средств, и так широко распространилась слава Шёна по Германии, что пожертвования поступали от сочувствующих либералов даже из Бадена и Вюртемберга. Собранной суммы хватило на погашение оставшегося долга по семейному поместью Шёнов в Арнау, а оставшихся средств хватило на возведение памятного обелиска в городе. Впервые в истории Пруссии высокопоставленный государственный чиновник позволил прославить себя в качестве главы диссидентского политического движения.
Политическое разочарование, вызванное вступлением на престол Фредерика Вильгельма IV, не было мимолетной бурей; оно означало необратимое повышение политической температуры. Произошло резкое обострение и утончение критической политики. Радикальный еврейский врач Иоганн Якоби входил в группу друзей-единомышленников, которые собирались для политических дискуссий в кафе Зигеля в Кенигсберге. Его памфлет "Четыре вопроса, на которые ответил житель Восточной Пруссии", опубликованный в 1841 году, требовал "законного участия в делах
